Участок (белая клетка)

У нас, знаете ли, так: кто смел, тот и съел.

Самозванцев нам не надо — командовать буду я.

(Аркадий и Борис Стругацкие. Град обречённый)

Дождь лил как из ведра. Мы стояли на пороге забегаловки, похожие на кучку жалких воробьёв, жмущихся друг к другу.

— Вот зараза, — сказал Буров, моргая единственным глазом, второй был аккуратно зашит по его утверждению нитями из драконьего уса. Признаться, до этой встречи я не задумывался, есть ли у драконов усы. — И ведь ни одного приличного зонта нет.

— Ну, был бы один, и что? — спросил я. — Кого бы это спасло?

— Меня. — проворчала Ливи, тронув кончик своего черного, как вороново крыло, хвоста. — Опять краска потечет.

— А ты не крась волосы всяким дерьмом, — сварливо встряла старуха, поправляя платок на голове. Она вроде как окончательно протрезвела и у нее испортился характер.

— Хватит, — отрезал Диро, прежде чем разгорелась склока, — дождь нам на руку, это очевидно.

— Для меня это не очевидно, — сказал я. — Мы идем в полицейский участок. Какая разница, мокрые мы туда придем, или сухие?

— Никакой, — согласился Диро. - Но так больше шансов.

— Что нас не арестуют? — насторожился я.

— Что мы дойдем, — старик кивнул в пелену дождя. — Мало ли что там бродит белым днем. А так слякоть, холод собачий, грязи по колено. Зло не любит грязи. Производит, отгораживается ею ото всех, но не любит.

— Производит? — мне по-прежнему никто ничего не объяснял и это раздражало.

— Ты все поймешь, — Диро учуял моё настроение и внезапно повел себя непривычно, будто пытаясь успокоить и даже удержать, — все поймешь, просто нужно время, чтобы объяснить. Мы заберем вора, избранный, соберемся вместе и ты обретёшь своё новое имя. Настоящее имя, которое ждало тебя годами. И вещи, которые кажутся тебе сейчас туманными, постепенно станут доступными. Туман их станет твоей сутью, частью тебя.

— Ладно, — я сделал вид, что сдался, чтобы не дать ему запутать меня окончательно витиеватыми речами. — Подожду. Болтать-то я и сам мастер. Вперед, чего ждём-то?

С этими словами я шагнул в начинающий сгущаться туман, утонул кроссовками в луже по щиколотку, но не обратил на это особого внимания. Обернувшись, я обнаружил, что никто не сдвинулся с места. Тогда я протянул руку Ливи. Она как-то растерянно взглянула сначала на мою ладонь, а потом на Диро.

— Что таращишься, как рыба? — старик сощурился. — Герой сказал: вперед.

Девушка крепко ухватилась за мои пальцы и ступила в ледяной поток, несущийся вдоль мостовой. Каблуки немного выручили ее и туфли почти не набрали воды.

— Налево, — направил нас Буров, — вниз по улице до второго поворота в трущобы. Потом три квартала до тупика.

— А потом? — громко спросил я, перекрикивая дождь и выдвигаясь в указанном направлении. Туман застилал мне глаза, но каким-то непостижимым образом именно благодаря ему их не заливал дождь. В Диреликте всё срабатывало не так, как я привык, в том числе и законы физики. Ливи взяла меня под руку, и я почувствовал прилив уверенности в себе. Давно никто не опирался на меня. Давно или никогда. Я отвлекся на размышления и мой вопрос повис в воздухе, насыщенном влагой, поэтому, когда старуха оккупировала мой локоть с другой стороны и произнесла: «А потом увидишь», я вздрогнул. Та обиженно поджала губы, очевидно решив, что мне неприятно её соседство, и хотела было отпрянуть, но я прижал ее ладонь локтем:

— Нет, что вы, держитесь. Я просто задумался, — мысленно я отметил, что в коротких разговорах с ней, я постоянно перескакиваю с «ты» на «вы» и обратно.

Ведьма кивнула и ухватилась за меня с цепкостью коршуна. От нее пахло лепешками и алкоголем. Но к моему удивлению, запах не был дурным. Дальше мы шли молча, загребая воду мысками обуви. Я представлял, как мы выглядим со стороны: странная пятерка чудаков, которая возвращается с вечеринки бродяг. К счастью, смотреть на нас было некому. Я и в ясную погоду не встретил на улицах этого города почти никого, кроме пары торговцев, а такой ливень наверняка разогнал по домам и тех немногих. Кстати стоило спросить у Диро, почему в Диреликте так безлюдно.

Как и сказала Изергиль, я увидел. Двухэтажное здание, перед которым мы стояли, больше походило на церковь, чем на полицейский участок. Несмотря на гадкую погоду, оно было в буквальном смысле белоснежным. Причём до такой степени, что аж сияло. Остроконечная крыша, напоминающая шляпу ведьмы, была выкрашена золотой краской. Золотой была и вывеска, которая гласила: «Полиция Диреликта». Но, в отличие от крыши, выпуклая, как на чеканке надпись, еще и светилась. На идеально белой двери разместилась дополнительная табличка:

«Часы работы: на страже закона днём и ночью без выходных».

Мы стояли рядком и разглядывали всё вышеозначенное.

— Что скажешь? — насмешливо поинтересовался Буров.

— Богато, — поделился я впечатлением. — Странно, что вывеска такая скромная. Тут должно быть написано что-нибудь более пафосное, чем эти два слова.

— «Часы работы» всё компенсируют, — вставил Диро. — Ладно. Надо заходить.

— Что нас там ждёт? — спросил я осторожно, предполагая, что ответ меня вряд ли устроит.

— Зло, — поёжившись ответила Изергиль. — Зло и тупость. В основном — второе.

— Зло обязательно должно быть тупым? — я усмехнулся. — Похоже на предвзятость.

— Нет-нет, — засмеялась Ливи, — ты вон тоже не очень умный, но уж точно не зло.

— Ну, спасибо, — здесь я несколько рассердился. Замечание задело меня. Я считал себя умным. И уж точно не беспочвенно. — Если я не поверил в своё бессмертие с первого раза, это не значит, что я идиот.

— С третьего раза, — Ливи снова не сдержала смешок.

Я высвободил руки и последовал за Диро, который подошел к двери и нагло толкнул ее ногой, оставляя на белой краске грязный след.

— Ты представитель добра или жалкий вандал? — спросил я резко, обращаясь к спине старика. — Обязательно пачкать?

Поддевка Оливии напомнила мне о бывшей жене и подколках её отца. Я позволял им это. Я смеялся с ними, чего уж там. Новому мне, только рождавшемуся на свет, хотелось бунтовать. Хотелось быть сильнее. Но я не умел, поэтому хотения эти трансформировались в злость и грубость.

Диро обернулся. Мы стояли в полумраке крошечного холла, из которого было только два пути: назад за дверь и вперед в кромешную тьму широкого, дурно пахнущего рвотой, мочой и еще черт знает чем коридора, в конце которого маячил приглушенный свет гудящих ламп. Наши спутники топтались на пороге, ожидая, когда мы продвинемся.

— Обижаться на девчонку, — сказал старик, — также глупо, как проглатывать оскорбления.

— Ты о чём? — я прикинулся, что не понимаю смысла этой фразы. — Очередная поучительная пословица-поговорка?

— Ты прекрасно знаешь, о чём я. — Диро смотрел на меня спокойно, будто мы курили на кухне, а не застыли в этом сюрреалистичном помещении. — Но ты прав. Я зря загадил дверь. Мы оба не слишком хороши, да? Так выходит?

— Выходит, — подтвердил я, злость моя улетучилась так же стремительно, как и накатила.

— Я не знаю, что у вас там выходит, — подал голос Буров, — но мы хотели бы войти. Дождь усиливается.

Диро кивнул мне и двинулся в коридор, шаркая ногами. Я тоже кивнул в ответ, чувствуя себя героем какого-то пародийного, наполненного штампами боевика, и проследовал за ним, шагая почти бесшумно. За мной постукивал фальшивой ногой богач, за ним цокала каблучками Ливи, а деревянные башмачки ведьмы, замыкавшей наш «стройный» ряд, создавали неповторимую смесь скрежета и звонких ударов. Кафельная плитка, видавшая виды, замызганная и пошарпанная, в разы усиливала громкость этой обувной симфонии. Мне подумалось, что, если наш наблюдатель намеревался провести нас сюда незамеченными, миссия провалена. Чем ближе мы подходили к свету, тем сильнее становилась вонь.

— Что за черт? — я прикрыл нос рукавом. — Смрад, хуже, чем в морге. Ничего себе контраст с фасадом.

Коридор привел нас в предбанник, где находилось пять белых дверей. Здесь не было табличек, надписи были выведены черным маркером и у их автора почти наверняка была какая-то болезнь, вызывающая тремор. Я с трудом разобрал слова. «Комната для улик», «Камера предварительного заключения», «Допросная», «Приёмная» и «Туалет».

— Типичное зло, — пожал плечами Диро. — Снаружи — лоск. Внутри — гниль и разруха. Нам в «Приёмную».

Я кивнул. К слову, это была единственная дверь, из-под которой пробивался яркий свет. Диро вытащил из кармана потрепанный платок и поднёс к ручке, перемазанной черной субстанцией, похожей на гуталин.

— Слизь, — скривилась Ливи. — Фу.

— Что? — не понял я.

— Чёрная слизь, — повторила девушка, наморщив свой выдающийся нос. — Их суть.

— А наша суть какая? — спросил я, отмечая про себя, что сказал «наша», а не «ваша».

— Синий туман, — ответил Буров. — Тот, что снаружи.

Я собирался расспросить богача получше, что это за суть такая, но Диро прервал нас и, обращаясь ко мне, приказал:

— Ты остаёшься здесь. Они тебя не знают. Мало ли что.

— Может, я все-таки зайду? Тут же явно что-то сдохло, — у меня уже кружилась голова от смеси местных ароматов и того, как моргали лампы на потолке.

— В этой так называемой «Приемной» запашок не лучше, — заверила меня Изергиль, успокаивающе трогая за локоть. — Мы зайдём и попробуем договориться. Ты стой на стрёме.

— А если вы не договоритесь? — напрягся я. — Что тогда?

— Тогда, возможно, зайдёшь. Их там трое. Нас пятеро. И мы все-таки главные фигуры, — весело ответил Буров. — Вырубим их как-нибудь, возьмём карту и заберем Ститчера.

— Подожди, — я запротестовал. — Какие фигуры?! Какая карта? Что значит — вырубим? Это же полицейские. Они же потом придут за нами. Вы вообще в своём уме?

— Они не придут, — сказал Диро. — Хватит вопросов. Просто стой здесь.

С этими словами он нажал на ручку платком и уверенно шагнул внутрь.

Я едва успел выхватить взглядом кусочек «Приёмной», пока мои спутники, или точнее сказать мои подельники, проскальзывали в помещение. Два стола, четыре стула. За обоими столами по толстяку. Оба на вид такие неподъемные, что оставалось только гадать каким чудом им удалось поймать Ститчера. Потом дверь плотно закрылась, а я остался снаружи. Это было совершенно неприятно, неприемлемо и дико. Меня прошиб легкий озноб, и я не был уверен, вызван он страхом находиться в этом месте одному или вонью.

— «Пахнет не лучше», — тихо передразнил я старуху, — как же! Там в «Приёмной» наверняка окна есть. Вот сама тут и стояла бы.

Звук собственного голоса почему-то не понравился мне, словно я слушал его в записи. Я оглядел предбанник. Теперь стало заметно, что черная слизь была повсюду. В той или иной мере она, будто зловещая паутина, оплетала стены, потолок, лампы, белые двери, убогие надписи на них, настенные стенды с инструкциями, как это обычно бывает в чиновничьих заведениях, словом, вообще всё. Сначала она показалась мне нарисованной, но чем дольше я всматривался, тем больше понимал, что слизь настоящая и даже не засохшая. Она медленно едва заметно стекала на пол, меняя свой рисунок и своё положение. Я чуть подался к стене, чтобы понюхать эту завораживающую гадость, в полной уверенности, что дурной запах исходит от нее, но слизь ничем не пахла. Однако я увидел собственное отражение в собравшейся лужице, и оно напугало меня, потому что я обнаружил рану на шее, отсутствие половины головы и прочие повреждения. Из жижи на меня уставился покалеченный мертвец, но никак не бессмертный я.

Резко отпрянув, я огляделся и попытался понять сколько прошло времени. Решив, что минут десять-пятнадцать, я стал размышлять о том, как именно Диро собирается договариваться с полицейскими. Неужели у этого нищего найдется хоть что-то на взятку? Я приложил ухо к двери «Приёмной», настолько, чтобы быть максимально близко, но при этом её не касаться, и прислушался. Гул голосов, но никакой членораздельности, будто рой пчёл решил свести меня с ума. Вздохнув, я перешёл к следующему пункту уничтожения времени и взялся изучить стенды. Здесь их было три.

К первому был приколот плакат, который изображал высокого мужчину в белом костюме без лица. Он протягивал сложенную форму тщательно прорисованному юноше. Снизу было выведено красным трафаретным шрифтом:

«Новобранец, помни! ТЫ — ЛИЦО, ЧЕСТЬ и ЗАЩИТНИК ПОРЯДКА!».

Лозунг был типичным для подобных мест, громким и идиотским. Однако я еще немного поглазел на человека без лица и как ни пытался понять аллегорию или художественный замысел, так и не разобрался. В итоге я пришел к выводу, что возможно безликий являет собой государство или что-то в этом роде.

На втором стенде разместился плакат, заполненный длинным и нудным сводом правил пожарной безопасности. Предложения для этих правил наверняка разрабатывал сам дьявол, потому что они занимали минимум по пять строчек целого абзаца. Я уверен, что тот, кто прочел это до конца, сгорит первым просто потому, что не сможет воспроизвести ни одно из описанных спасительных действий. Я не дотерпел даже до середины и сдался на фразе:

«Если пожарный выход блокирован тяжелым предметом, необходимо его устранить, здесь имеется ввиду тяжелый предмет, а не пожарный выход, также после того, как пожар будет ликвидирован, необходимо будет выяснить, кто именно стал причиной блокировки пожарного выхода, прямо или косвенно, согласно чьей халатности, оный был заблокирован и далее наказать его, здесь имеется ввиду виновник блокировки пожарного выхода, а не пожарный выход.»

В центре третьего стенда был прикреплен листок с приказом, напечатанным крупными буквами, и вот это оказалось интересно, отчасти потому, что нигде я ничего подобного не встречал, а отчасти потому, что приказ этот проливал свет на человека без лица, изображённого на агитационном плакате.

«Настоящим приказом в г. Диреликте и на прилегающих к нему территориях запрещено хранить, распространять, размещать и создавать любые мои портреты, в любом возрасте и ракурсе. За нарушение данного приказа полагается высшая мера наказания без права на следствие и суд, а именно — утопление в чёрной слизи.

Мистер Уайт.»

Я перечитал текст несколько раз. Под приказом стояли выцветшая печать, размашистая подпись и дата трёхсотлетней давности. Вероятно, подумал я, тот, кто отдал этот приказ уже давным-давно отдал концы, а документ просто остался как странная забавная реликвия. Что-то было неправильно в моём умозаключении, но что именно, я так и не уловил. Нахмурившись, я отвернулся от приказа и вернулся к самому первому плакату. Теперь стало очевидно, что человек на нём — некий мистер Уайт, а тот, кто рисовал агитку, просто выполнял закон. Закон трёхсотлетней давности. Я осознал, что уделяю слишком много времени совершенно ненужной для меня информации, и помотал головой, чтобы разогнать морок мыслей. Зловоние становилось абсолютно невыносимым, я покосился на дверь «Приёмной», гул голосов не стихал и не усиливался. Я почувствовал, как к горлу подкатил комок и решил, что не такая уж плохая идея зайти в туалет, избавиться от ужина, а, возможно, и обнаружить там окно.

Скажу вам заранее: окна в туалете не было, но вот опорожнить желудок мне удалось стремительно, потому что едва я потянул на себя дверь с соответствующей надписью и сделал шаг вперед, как увидел в тусклом свете одной единственной лампочки тело. Тело лежало на полу и совершенно определенно было мертвым. Вы зададитесь вопросом, каким образом я это выяснил на глазок, что ж — тело без головы не может быть живым. Это такой же неоспоримый факт, как и то, что отвратительный запах, от которого я так стремился укрыться, источало именно оно. До унитаза я не добрался, меня основательно вывернуло на грязный пол, после чего я ретировался обратно в коридор и, захлопнув дверь, прислонился к ней спиной, будто что-то могло выползти изнутри и схватить меня за ногу. Отчаянно хотелось пить и бежать, но я не мог сделать ни первого, ни второго. Вода капала из крана где-то там за дверью сортира, но чтобы добраться до неё необходимо было переступить через себя и через труп. Бежать я не мог. Мне было некуда, даже если бы моя совесть уснула и позволила бы оставить своих шизанутых спутников в этом месте. Радовало только одно: этот труп на меня не повесить, он явно стал таким не сегодня.

Я бы так и стоял там приросший к месту, жалкий, перепугавшийся до смерти в очередной раз, человечек, если бы моё плечо не начало неприятно щипать. Такое, знаете, ощущение, как будто облокотился на муравейник. Я отпрянул от двери и глянул на свой локоть. Чёрная слизь размазалась по нему, и кожа вокруг неё покраснела. Потянув за рукав футболки, я понял, что прижавшись к двери, испачкался, загадочная дрянь пропитала тонкую ткань и попала на кожу.

— Мать вашу, — в отчаянии простонал я, — могли бы предупредить, суки, что она ядовитая.

В очередной раз прокляв Диро, я понял, что необходимо найти воду. Однако мне хватило одного взгляда на туалет, чтобы понять, что туда я больше не зайду ни при каких обстоятельствах. Даже если мне прикажет сам мистер Уайт. Эта мысль странной мушкой проскочила у меня в голове, и я тут же нервно засмеялся. Какой еще на хер мистер Уайт? Какого черта он пришёл мне в голову? Я отбросил нелепые вопросы и в очередной раз осмотрелся. Оставалось еще три неисследованных помещения, и я наугад выбрал «Комнату для улик», полагая, что в теории там может найтись хоть что-нибудь похожее на воду. Однако дверь оказалась заперта, как и дверь в «Допросную». Оставалась КПЗ и это было совершенно бессмысленно, потому что такие места уж точно запирают. Но в мире, куда я попал, было всё наоборот, поэтому попробовать стоило. Нажав на ручку и потянув на себя тяжёлую металлическую дверь, я понял, что она охотно поддаётся. Воды внутри не было. Зато внутри было два стула и на одном из них, сложив руки на груди и вытянув ноги, сидел Ститч. Просто сидел и смотрел на меня без тени удивления. Я так растерялся, что даже не поздоровался.

— Ты в курсе, что дверь открыта? — вместо этого спросил я.

— Разумеется, — вор невозмутимо кивнул, разглядывая меня.

— Это шутка какая-то? — уточнил я, не скрывая своего удивления и, пожалуй, легкого негодования, — мы же пришли сюда тебя спасать, а ты сидишь в КПЗ с открытой дверью.

— Я задержан, — спокойно ответил вор, поведя плечом. — Хотел украсть кое-что крупное, а меня засекли на выходе из супермаркета.

— Ты — идиот? — я окончательно перестал скрывать раздражение. — Я тебя не спрашиваю, как ты сюда попал, я тебя спрашиваю, почему ты не ушел, зная, что дверь не заперта?

— Потому что, — тон Ститчера был нарочито терпеливым и слегка насмешливым, — меня задержали. Улавливаешь?

Я бы с удовольствием занял у него этого его терпения, потому что — нет, я не улавливал.

— Ну, ладно, хватит ломать комедию. Вставай, пойдём, — я подошёл к нему почти вплотную и ухватил за плечо, но он не шелохнулся. — Ну же! Да в чём дело? — я ощущал, как всё больше закипаю и считал это вполне обоснованным.

— Сделай одолжение, успокойся, — вор сощурился, глядя на меня снизу-вверх, явно готовый дать отпор, но со стула даже не приподнялся. — Ты испачкался в слизи, будешь злиться, она сможет проникнуть под кожу, — он стряхнул мою руку с плеча. — Это место такое. Отсюда не выйти, если ты арестован или задержан. Просто не найдешь выход без карты. Остальные где? Договариваются?

— Здесь один грёбанный коридор, — огрызнулся я и отошел от него, внезапно осознав, что готов затеять драку, из которой не выйду победителем. — Надо быть растением, чтобы не найти выход без карты. А друзья твои что-то там делают в «Приёмной», и я не представляю, что они могут предложить, кроме дырок в карманах Диро. Меня они с собой не взяли. У меня более серьёзная миссия. Я на стрёме стою, хотя не понимаю зачем.

Ститч молчал, изучая меня внимательным карим взглядом. Ну, или почти карим. Мгновение назад находясь совсем близко, я заметил, что радужку его глаз покрывают маленькие пятнышки, как будто у какого-то животного, правда я так и не вспомнил, у какого. Загадки обнаруживались даже в глазном яблоке собеседника. Я устало вздохнул, сел на свободный стул, проводя рукой по волосам и ероша их.

— Мне никто ничего не объясняет, я ни черта не понимаю сам. Надоело, понимаешь? Я будто пришёл на съёмки арт-хаусного кино и не прочитал сценарий. И, если сейчас ты только заикнёшься о том, что я всё пойму со временем, или выдашь что-то в этом духе, я правда за себя не ручаюсь. Мы подерёмся, ты почти наверняка победишь, но пару зубов я тебе выбью.

Вор вздохнул, прикрыв веки и некоторое время мы молчали.

— Послушай, — наконец, сказал он, не открывая глаз. — Давай, я скажу тебе кое-что другое. Попытаюсь, по крайней мере. Дело, конечно, в том, что есть вещи, которые нельзя просто рассказать, их надо увидеть, потрогать, если угодно. Есть вещи, которые иногда мы и сами не понимаем, поэтому объяснить их просто не представляется реальным. Есть то, что нельзя просто вывалить на человека сразу. Нужна какая-то постепенная дозированная подача информации. Согласись, тот факт, что ты бессмертен, был для тебя невозможен. И, в конце концов, есть вещи, которые доступны только тебе одному. Мы надеемся, что ты познаешь их и расскажешь о них нам. И я знаю, тебе не стало сейчас легче и понятнее, черт… — он сел прямо и уставился на меня в упор, а потом будто решился. — Ладно, давай начистоту. Диро не доверяет тебе, не видит смысла тратить время на разговоры с тем, кому это не надо. Ты должен проявить себя. И тогда он откроется еще больше. Пойдёт навстречу.

— Но он же твердит, что я избранный. Что он избрал меня. Что переизбрать избранного нельзя. И тот пафос, с которым он говорит мне о том, что наделил меня бессмертием — буквально зашкаливает! Разве всё это не часть его неадекватной фанатичной веры? Как при этом он может допустить мысль, что я не останусь? — то, что говорил Ститч о поведении Диро абсолютно противоречило тому, что успел увидеть я.

— Ну, — мой собеседник усмехнулся. — Во-первых, Диро склонен к преувеличению своей значимости и возможностей. Лично я не верю, что он тебя «избрал». Он тебя нашел. Он совершенно точно знал, что ты это ты, уже приличный отрезок времени. По крайней мере болтает он о тебе уже не меньше пары лет. Во-вторых, — Ститч как будто бы пытался подобрать слова, — он не может тебя заменить на кого-то другого, но и заставить остаться не может. Ну, как тебе объяснить, чтобы ты понял. Предположим, горит дом. Пожарный должен туда зайти и спасти ребенка. И все это знают, так?

— Так, — я внимательно слушал, но пока не понимал, куда он клонит.

— Но ведь это не значит, что он туда зайдёт, — вор развел руками.

— Но он зайдёт! — возмутился я.

— А откуда такая уверенность? — Ститч засмеялся.

— Черт, он же пожарный, там внутри ребенок, на мой взгляд, всё просто, — я нахмурился.

— А он не зайдёт. Не хочет. Струсил. Вспомнил, что у него тоже ребенок, который нуждается в живом и здоровом отце. Не знаю, просто решил, что с него хватит горящих домов, — вор улыбался, как будто мы говорили о вечеринке. — Так вот, ты — этот пожарный. А наш мир — ребенок. Огонь — зло. Вода — добро. Ты можешь потушить дом, спасти ребенка, а можешь просто уйти. Диро не знает, что ты выберешь. И, самое главное, если ты не зайдешь в дом, никто в него не сможет зайти. И поэтому Диро в замешательстве. Он не контролирует ситуацию. Не контролирует тебя. Не контролирует твоё бессмертие. Все эти пафосные, как ты верно отметил, речи безусловно впечатляют и завораживают, но цель у них одна. Продемонстрировать тебе, что ты зависим от нас также, как мы на самом деле зависимы от тебя. Ты скажешь, что это подло? Да, пожалуй. Но жить очень хочется. Ну, или хотя бы сделать так, чтобы этот шарик, по которому мы все ходим, не умылся чёрной слизью.

— Хорошо. Допустим, — ошеломленный его откровенностью, я согласно кивнул, — он вбил себе в голову, что я избранный, что я могу спасти мир. Я могу остаться. Могу уйти. Он не может этого предугадать и потому пока не считает нужным рассказывать мне, почему горит дом, чем его тушить и как вытаскивать ребенка.

— Отлично! — вор радостно ткнул в мою сторону указательным пальцем. — Ты всё понял. За исключением того, что, я уверен, он понятия не имеет, как вытаскивать ребёнка. Иначе уже справился бы сам.

— Нет, я не всё понял. Объясни мне, какого дракона я должен убить, чтобы он поверил, что я решил остаться? — мне было действительно интересно, чего же эдакого можно ждать от неосведомлённого дилетанта. — Что это за штука в стиле «иди туда, не знаю, куда и принеси то, не знаю, что»?

— Понятия не имею, — Ститч пожал плечами и потряс головой. — Ведь ты и сам не знаешь, что заставит тебя остаться. Уверен, что ты каждый час передумываешь на этот счёт.

Я не мог с этим не согласиться. Когда мы ужинали за большим столом, я уже было решил, что нашёл своё место под солнцем, но увидев труп в туалете, снова захотел сесть на ближайший поезд до любой достаточно отдаленной от этого «гнезда кукушки» станции.

— Ладно, я понял, — я кивнул, изучая свои кроссовки. — Понял в общих чертах. Но вот хотя бы сказать, что слизь ядовитая, Диро мог? Эта дрянь жжётся, как кислота.

— Ну, мог, конечно, — Ститч серьёзно меня рассматривал, — но, кроме того, что Диро — вездесущий наблюдатель, который постоянно прикрывает наши задницы и с такой же периодичностью врёт и изворачивается, мы не можем отрицать того факта, что он редкий мудак.

Я поднял голову и уставился на вора. Тот едва сдерживал смех. Нам обоим хватило секунды, чтобы в итоге расхохотаться. В этой жуткой коробке без окон с двумя стульями смех наш выглядел неприлично, как будто люди не смеются в таких местах, а если и смеются, то их за это стоит осудить. И тем не менее, мы смеялись от всей души. И я вдруг понял, что зуд затихает. Глянув на испачканный локоть, я увидел, что слизь мелко пузырится, как будто рану облили перекисью. И прежде, чем я спросил Ститча, что это за новая стадия эволюции ожога, дверь распахнулась и наш смех вынужденно оборвался.

На пороге стоял молодой мужчина, а, если приглядеться, почти мальчишка, одетый в полицейский белоснежный мундир. Не то чтобы я разбирался в форме местных органов власти, но принадлежность этого человека к участку была очевидна. Такие мундиры я мельком видел на полицейских, сидящих в «Приёмной».

— Так! — рявкнул полицейский, явно тренируя командный голос, — что здесь происходит!? Кто разрешил посетителя?! Встать!

Вор послушно встал. А я почему-то нет. То ли моя природная способность застывать в любой непонятной ситуации сказалась, то ли меня откровенно достало, что все мною помыкают. Хочется надеяться, что произошло второе, но мы-то знаем, что скорее всего первое.

— Встать! Встать! Встать! — продолжил орать мальчишка. И я вдруг понял, что он не справляется. Что он не знает, что ему делать, если я не встану. Что даже старших он позвать не сможет, потому что это стыдно. Стыдно признать, что не справился с каким-то бродягой, перепачканным слизью. Он показался мне точной копией того юнца с плаката, которому безликий мистер Уайт вручал форму. Стенды ярко пронеслись у меня в памяти и меня озарило. Документ номер три с приказом. Он был новым. Нет, конечно, он не был напечатан утром. Но и триста лет назад напечатан быть не мог физически. Качественная современная бумага, цифровая печать. Ему был год-два. Может быть три. Я медленно встал и максимально спокойно спросил:

— Зачем так орать? Разве «лицо, честь и защитник порядка» должен отдавать приказы так громко? — я старался не смотреть на Ститча, у которого на физиономии отражалась целая гамма чувств от непонимания до уважения. Хотя, я думаю, в целом, он думал, что я недоумок.

— Что? — спросил полицейский и вопрос повис в воздухе, потому что я не удостоил того ответом, вместо этого разглядывая с легким отеческим укором, возможно из-за этого взгляда он на всякий случай, уточнил, — Кто вы?

— Кто я? — переспросил я, будто удивляясь, что молодой человек не знает. — Кто я? — я не повысил голоса, а понизил его, переходя на вкрадчивый тон. По правде говоря, я не знал, сработает ли то, что я скажу ему дальше. И как именно оно сработает, я тоже не представлял.

— Да, — парень сглотнул, — кто вы? — Он, конечно, сделал строгое ударение на «вы», но ему явно было не по себе.

Я мечтал, что сейчас появится Диро, который везде и обо всем договорился, и скажет что-то типа «он с нами» и «мы уходим». Но чуда, разумеется, не произошло. Где-то в «Приёмной» гул голосов не изменял своей тональности, и я пошел ва-банк.

— Я тот, кто позволяет вам носить эту белоснежную форму, мой юный друг. Тот, кто надеется на то, что «лицо, честь и защитник порядка» научится не выкрикивать свои приказы, как пьяный начальник пляжной спасательной вышки, а будет отдавать их так, чтобы окружающие слушались даже его шепота, — меня понесло и я на всякий случай глянул на вора. Это не помогло, потому что тот очень старался сохранить спокойствие и опустил голову.

— Вы — мистер Уайт? — после короткой паузы спросил полицейский.

— Вы это сказали, — я кивнул, как и он, делая ударение на «вы». Это была хорошая фраза. Может быть я был не лучшим на свете бойцом, но я умел заключать сделки и вести переговоры. Эта фраза совершенно точно снимала с меня любые обвинения в самозванстве. По крайней мере, в моих собственных глазах.

— Но вы… вы выглядите, как… — лицо порядка окончательно потеряло лицо и командный голос. — Как…

— Как бродяга? — уточнил я. — Так и есть. Я же не могу расхаживать по самым злачным местам города в белом костюме, не так ли? Это было бы опрометчиво, — и здесь я тоже не соврал.

— А он? — вдруг спохватился молодой полицейский и кивнул в сторону Ститча. — Он же вор! Из этих, ну вы понимаете… Почему вы с ним эээ…смеялись?

— Сынок, — я вздохнул, покачав головой. — Что ты вообще знаешь о тонкостях политики?

— Ничего, — мой собеседник покраснел, как варёный рак.

— Ну, тогда, — я снисходительно улыбнулся, — давай всё так и оставим. Как говорится, Уайту — уайтово.

Я протянул ему руку, и он ошеломленно пожал её своей влажной от волнения ладонью.

— Итак. Я забираю этого человека с собой, потому что мне нужно переговорить с ним, он мой… мой информатор, — я высвободил руку и поманил Ститча к себе.

— Конечно, мистер Уайт, — полицейский закивал, — сейчас пойдём в «Приёмную» и я всё оформлю, а потом…

— Вы серьёзно, мой друг? — я прервал его, приподнимая бровь. — Мы будем оформлять на бумаге тайное дело государственного уровня? Так?

— Черт! — парень снова покраснел. — Ой, то есть, простите, мистер Уайт, я не подумал, — он хлопнул себя по лбу. — Конечно, нет. Вы можете идти… То есть… — он видимо совершенно запутался в своих полномочиях и в том, как именно он должен со мной разговаривать.

— Ничего, — сказал я покровительственно, — я уверен, вы всему научитесь и во всем разберётесь. Ваш ждут великие дела! Эй, задержанный, следуй за мной, — обратился я к вору.

Молодой полицейский посторонился и отдал мне честь, когда мы проходили мимо него в предбанник в сторону коридора. Всё казалось прошло хорошо и тут дверь «Приёмной» распахнулась и оттуда вышли очень злые Диро и его компашка, а следом двое невероятно необъятных полицейских в уже знакомых мне белых мундирах. Отличить их представлялось возможным только по усам. У одного они были. У другого — нет. Разглядывать же погоны мне виделось неуместным.

— Новобранец! Какого дьявола тут происходит?! — рявкнул усатый. Вероятно, он был старше то ли по званию, то ли по возрасту. — Почему задержанный не в камере?!

Я понял, что они не договорились. А еще я понял, что мои сообщники не понимают, что происходит. Даже на лице Диро было лёгкое недоумение, что, не скрою, доставило мне ни с чем несравнимое удовольствие. Его глаза будто ощупывали меня и вора на расстоянии. Я хотел крикнуть «бежим», а потом вспомнил, что вор говорил что-то о невозможности найти выход без карты, и в дополнение к этому в голову пришли слова Бурова. Кажется, он планировал вырубить полицейских и забрать карту. Всё это было очередной глупостью: вот он коридор. Рвани мы к выходу, они нас просто не смогут догнать. С другой стороны, во-первых, Ститч, был, пожалуй, единственным, кто разговаривал со мной откровенно и стоило положиться на него, какими бы невероятными не были его контраргументы против побега. Кроме того, были и простые человеческие «против». Например, у полиции наверняка есть оружие, так что им даже двигаться не придётся. Словом, как ни крути, мне надо было пойти до конца.

— Да что же вы все орёте сегодня, — риторически произнёс я, презрительно оглядывая всю компанию, вывалившуюся из «Приёмной». — Неужели, все разом разучились разговаривать спокойно?

Полицейские растолкали моих приятелей и протиснулись на передний план.

— Ты кто такой, убожище? — спросил безусый и, когда я усмехнулся, добавил. — Тебя спрашиваю: кто ты такой?

Я набрал воздуха и собрался толкнуть речь, но молодой полицейский, который отпустил нас со Ститчем, встал прямо впереди меня, вытянулся в струнку и торжественно отрапортовал:

— Разрешите доложить! Мистер Уайт!

— Что — мистер Уайт? – спросил усатый. — Ты умом тронулся?

Где-то на заднем плане поперхнулся Буров.

— Никак нет, — новобранец обернулся ко мне, словно спрашивая разрешения, я кивнул ободряюще, и он продолжил. — Это — мистер Уайт!

Я очень надеялся, что эти два гипертрофированных шара для боулинга никогда не видели мистера Уайта, причем желательно даже во сне. В предбаннике воняло мертвечиной, слизь капала со стен, сочилась изо всех щелей, я слышал тяжелое дыхание каждого из восьми человек, стоящих передо мной в этом маленьком пространстве. Во мне зарождался приступ клаустрофобии. Я нашел глазами Диро. Он смотрел на меня в упор, но я не мог разгадать его мыслей. Гробовое молчание после фразы младшего полицейского затянулось, и я не стал смотреть на других представителей добра, а уставился прямо на усатого. Тот взгляда не отвел, однако наконец, произнёс:

— С чего ты решил, новобранец, что это мистер Уайт? Ты что, его видел раньше?

— Я надеюсь, — встрял я, прежде чем этот мальчишка все мне испортил бы, — что никто из вас меня раньше не видел, — и это была чистая правда. Я очень надеялся. — Или может быть у вас есть мой портрет? — тут я усмехнулся, стараясь выглядеть опасно и холодно.

За спинами полицейских усмехнулся и Диро, это ободрило меня.

— Еще раз спрашиваю, у кого-нибудь из вас есть мой портрет? — я оглядел каждого, кто стоял в предбаннике. Вор, по-прежнему не поднимая головы, покачал ею. Я не знал, сдерживает он смех или прячет ужас от моей отчаянной глупости. Ливи смотрела на меня с легким восхищением, старуха щурилась, будто забыла очки, Буров разглядывал меня, как диковинную зверушку. Все они также отрицательно качнули головой.

— Разумеется, у нас нет вашего портрета, мистер Уайт! — возмущенно сказал безусый. — Это противозаконно! А мы...

— Лицо, честь и защитники порядка, — перебивая его, процитировал я уже набивший оскомину слоган. — Я этого никогда не забываю, а помните ли вы… — я добавил в тон лёгкую грусть. — Но я рад. Рад, что вы не узнали меня. Ведь это значит, что вы не нарушаете закон, а чтите его. Я вас прощаю.

— Хорошо, но мистер Уайт, — спросил безусый, все еще неуверенно глядя на мою физиономию, — куда вы забираете задержанного?

— Он нужен мне… — уклончиво ответил я. — И, если вы спросите, зачем, я клянусь, что заберу и вас тоже. Потому что я впервые сталкиваюсь с местом, где меня настолько не уважают.

— Вот, что… — сказал усатый. Видимо, он был тут самым умным. — Вы бы сами сняли нам голову, если бы кто-то пришёл сюда, назвался бы вами и вот так запросто забрал вверенного нам подопечного.

— Резонно, — я кивнул, не очень понимая, куда он ведёт. — Что вы предлагаете?

— Доказательства, — усатый развёл руками. — Какие-нибудь доказательства, что вы и есть вы. Может быть я могу позвонить…

— Исключено! — резко сказал я. Если он хоть куда-нибудь позвонит, нам крышка. — Я здесь инкогнито.

— Тогда, ситуация…. Патовая, — полицейский склонил голову, рассматривая меня, как паук.

— А по-моему, нет, — подал голос Диро, — мистер Уайт может кое-что, чего не могут другие. И все это знают. Нет больше ни одного человека, который проделывал бы такой фокус.

— Точно! — обрадовался новобранец, — мистер Уайт! Докажите им! Выпейте бокал слизи!

Он так в меня верил, словно я был его любимым футболистом. Проблема была в том, что я не был своим любимым футболистом. Однако, выбор был небольшой. Я глянул на Ститча. Он поднял голову и смотрел прямо мне в глаза. Я вспомнил, как мы смеялись в камере. И какой у него заразительный смех. А еще я вспомнил, что я бессмертный, что, даже если нет, мне нечего терять, и что всё, что мне нужно, это продержаться до выхода из участка. Я театрально вздохнул и махнул рукой.

— Несите свой бокал, — сказал я, — хоть мне и не нравится мысль, что я должен, как в цирке показывать тут фокусы. Но так и быть, я сделаю это.

Молодой полицейский мгновенно извлек из кармана ржавый ключ и метнулся к «Комнате для улик», на ходу поясняя:

— Там точно был бокал от пива, проходил по делу об отравлении.

— Отличный выбор, мой юный друг, — язвительно отметил я, — как раз по случаю.

— Я его вымою, мистер Уайт! — поспешил меня успокоить новобранец уже откуда-то из недр хранилища. По звукам, сопровождающим поиски, я понял, что никакого порядка нет и там. Что-то упало, потом разбилось, потом рухнуло, потом, кажется полицейский споткнулся и упал, или почти упал, выругался. И, наконец, раздался его победный возглас. Он явился нам, торжественно держа в руке целлофановый пакет с бокалом. — Вот, мистер Уайт! Я мигом!

И прежде, чем я успел что-нибудь сказать, он распахнул дверь туалета и скрылся там. Нас обдало вонью. Я поморщился, стараясь удержать свой пафосный образ, одновременно предполагая, что это конец. Вот сейчас обнаружится труп и разразится настоящая буря. Однако ничего не произошло.

— Этот труп невыносимо смердит, — сказал усатый и обращаясь ко мне поинтересовался, — Кстати, мистер Уайт, когда мы сможем его убрать?

Мне понадобилось несколько долгих секунд, чтобы понять, с какой радости мы с мистером Уайтом должны знать ответ на этот вопрос. Пауза затянулась, поэтому я решил, что пока я думаю, надо использовать известный психологический приём и уставился на усатого так, будто он спросил что-то из ряда вон выходящее, оскорбительное и личное, и вообще это не его дело. Это сработало. Усатый немного замялся под моим взглядом и, будто решив исправить ситуацию, пояснил:

— Дышать нечем, мистер Уайт.

Я продолжал на него смотреть, и он стушевался еще больше и уже совсем жалко произнёс:

— Я понимаю, что это не наше дело и ваш приказ. Ну, оставить его там. И мы, конечно не против выполнять свой государственный долг.

— Да, мы не против, — встрял безусый, — но может быть стоит его переложить в КПЗ? Или в подвал? Наверное же, нет разницы, где он лежит.

Я приподнял бровь и поджал губы, имитируя серьёзный мыслительный процесс. Можно было, конечно, приказать переложить труп в подвал. Но вдруг настоящий мистер Уайт как-нибудь мгновенно узнает об этом. Мысль, конечно, безумная, но на трупе мог быть маячок. Меня явно заносило не туда. Я всерьёз рассуждал о маячке на трупе и почти не считал это бредом. В тот момент очень мне захотелось узнать, кто он вообще такой, этот безумный мужик, который пьёт слизь и разбрасывает безголовые тела по туалетам. Я понял, что надо перестать молчать, потому что это начнёт казаться подозрительным, и вынес вердикт:

— Нет. Мертвец будет лежать там, где лежит.

И прежде, чем кто-нибудь успел мне возразить, из туалета вернулся новобранец.

— Вот, мистер Уайт, — он протянул мне сухой бокал, — я его обтёр газетой.

— Благодарю, — сказал я, радуясь, что с ужином расстался еще в сортире. Меня замутило. Но виду я не подал. Оглядевшись вокруг, я выбрал угол из которого слизь капала особенно интенсивно, подошёл и подставил бокал. Капля за каплей прозрачная ёмкость наполнялась этой странной кислотой без запаха, и я очень надеялся, что вкуса у этой дряни тоже нет. У меня был план. Выпить. Сказать, что времени больше нет. Забрать вора и уйти. Я был уверен, что остальные мои сообщники тоже уйдут со мной, ибо их, собственно, никто и не удерживал. Надо было продержаться до двери, прежде, чем слизь сожжет мой пищевод. Если я бессмертный, это не будет страшно. Но памятуя недавний эпизод со сбившей меня машиной, я знал, что это будет больно. Я снова вспомнил, как мы смеялись со Ститчем, и слизь перестала зудеть на моём локте. Видимо положительные эмоции отпугивали её. Это был слабый, но шанс. Ститч тогда еще сказал, чтобы я не злился, иначе она проникнет под кожу. Точно. Положительные эмоции нейтрализуют. Отрицательные активизируют. У меня возникла еще одна мысль для дополнения моего плана я почти ухватил её за хвост. Но в этот момент кто-то воскликнул:

— Сейчас перельётся!

Я отдёрнул бокал, который был полон слизи. Черт меня раздери, мыслителя, мог же половину набрать. Обратной дороги не было. Вернувшись в центр предбанника, я поднял руку и торжественно выдал:

— За моё здоровье!

Почему-то мне казалось, что именно такой тост произнёс бы этот ненормальный ублюдок без лица. И поскольку все закивали, я понял, что был прав.

Когда я осушил бокал, мне показалось, внутри меня взорвалась граната. Не то, что бы я знал, как это, когда внутри тебя хоть что-нибудь взрывается, но я уверен, что ощущения схожи. «Надо бы как-нибудь проверить», – подумал я и меня это насмешило. А еще мне стало легче дышать. Перед глазами постепенно перестали летать багровые мушки, а лица присутствующих, хоть и расплывались, но выглядели приемлемо различимо.

— Вам нехорошо, мистер Уайт? — участливо спросил молодой полицейский.

— Мне не хорошо, мой юный друг, мне просто прекрасно! — К чести сказать, я не уронил бокал, потому что фактически я за него держался, сжимая стекло побелевшими пальцами. Полицейские зааплодировали, «добро» в лице моих друзей сдержанно покивало, мол «может, умеет, практикует». — Слизь наша суть, — сказал я хрипло, чувствуя, как внутри всё сгорает, отмирает и превращается в эту самую суть.

Всё это время мы все стояли, как в сцене какого-нибудь ну очень современного спектакля. Раз я слыхал, в одном музее современного искусства появилась инсталляция. В центре — графин в виде рыбы пастью вверх. Из пасти этой торчит резиновый фаллос, а вокруг расставлены рыбки поменьше — рюмки. Мысль о том, что мы, как ничто иное, сейчас похожи на эту инсталляцию, вызвала у меня приступ смеха. Я не издал ни звука, но меня распирало от внутреннего хохота, и мне стало легче, как будто маленькие пузырьки отрыжки бурлили во мне.

— Простите, что мы сомневались, — произнёс усатый обреченно.

— Пожалуй прощу, — я старался говорить медленно и мало. — Если. Вы. Больше не будете тратить моё время.

— Конечно, мистер Уайт, — старшие по званию отдали мне честь.

— Не провожайте, — я лишь кивнул, демонстрируя, что всё еще сержусь на них за то, что вынужден был доказывать свою состоятельность.

Вторым кивком я подозвал вора, и тот, смиренно опустив голову, направился в коридор. Я вышел следом, сунув бокал в руку молодого полицейского и улыбнувшись ему одним взглядом. Мне дорогого стоило не держаться за стенку. Смех отошёл на второй план. Никаких историй я больше припомнить не мог. Ноги стали ватными. Запахи смешались со звуками. Желудок скрутило и будто вывернуло наизнанку. Я думаю, что чувствовал, как разлагается моя отравленная печень. Где-то там далеко-далеко Диро сказал полицейским: пойдём и мы. Ответа я уже не разобрал, возможно его послали. Вор шёл впереди меня и в какой-то момент я протянул руку и положил ладонь ему на плечо, чтобы не упасть на колени, и он сказал:

— Всё. Всё. Почти. Потерпи.

А потом дверь на улицу распахнулась, он обернулся перехватывая меня и забрасывая мою руку себе на шею. Меня подхватил еще кто-то из своих и мы нырнули в туман. Я почти не соображал, сознание покидало меня. События этой ночи черно-белыми слайдами моргали прямо внутри глазных яблок. Я что-то не закончил. Что-то не додумал в своём плане об этой слизи. И я вдруг понял, что. Собрав последние силы, я едва повернул голову к вору и прохрипел: мост.

— Что он сказал? — раздалось прямо в ухо с другой стороны. Стало очевидно, что вторым, кто меня держал был Диро.

— Он сказал «мост», — задумчиво проговорил вор. — Но я не понимаю, что он…

— Я понимаю, — перебил его Диро, — тащим его на мост.

«Молодец, старик», – подумал я и провалился во тьму.

***

Следующее моё воспоминание — берег реки прямо под уже знакомым мостом. Дождь закончился. Я лежал на влажной колючей траве, извергая из себя воду, кашляя и отплёвываясь. Неподалёку на спине вытянулся мокрый насквозь Ститч. Нетрудно было догадаться, что они утопили меня полуживого, чтобы прервать мои мучения. В нескольких метрах от нас горел костёр и Буров, поблёскивая вспотевшей лысиной, жарил что-то нанизанное на веточки над огнём. Старуха нависла надо мной, протирая моё лицо углом своей юбки, и удерживала мою голову на боку, чтобы я не подавился. Ливи сидела рядом, обняв колени руками, бледная, как шекспировская Офелия и смотрела на меня во все глаза. И глаза эти у неё были очень красивыми. Карие, как у Ститчера, но без единого пятнышка, или изъяна. Диро курил у самого края берега, пуская свои фирменные колечки и глядя на воду.

— Воскрес, — сказал он, поворачиваясь на мой кашель. — Если честно, я не был уверен в этой авантюре.

— Я же бессмертный, — ответил я, потирая горло.

— Так-то оно так, только вот слизь. Невероятно, что она тебя не взяла. Расскажешь, как ты так долго продержался? Почему именно мост? — он задумчиво разглядывал меня, и казалось, не верил, что я существую.

— Только в обмен на ответы на мои вопросы, — сказал я, принимая сидячее положение, — не больше не меньше. Эй, Ститч, помнишь, почему мы смеялись в КПЗ?

— Да, — Ститч сел и принялся жевать какую-то тростинку, — а что?

— Так вот ты прав, Диро — редкостный мудак, — я отмахнулся от Изергиль, которая протягивала мне видавший виды, снятый с головы, платок. — Нормально, я нормально.

Диро фыркнул и затянулся сигаретой.

— Я не возражаю, — изрёк он глубокомысленно, — лучше быть мудаком, чем сволочью.

— И то правда, — отозвался Буров, вращая сразу с десяток палочек над костром, его единственный глаз блеснул. — Лучше. Непонятно только чем.

— Чем сволочью, — ответил Диро и обратился ко мне. — Как ты?

— Как будто выпил кислоты, потом утонул, а потом вокрес, — я добавил в тон толику сарказма. — Занятные ощущения, тебе не понять. Но можешь попробовать.

— Чувствуешь себя героем? — Диро многозначительно хмыкнул и пошёл к костру.

— Чувствую себя идиотом, — я поднялся и подал руку Ливи, которая так и не шелохнулась с тех пор, как я очнулся.

Она тоже встала на ноги, опершись на мою ладонь и сказала:

— Вот и хорошо. Я уже подумала, что тебе крышка. Как ты мог согласиться выпить слизь?

— Ну, у меня не было особого выбора, — я кивнул на Диро. — Кое-кто не спросил меня, что я об этом думаю. А Ститч сказал, что, если ты арестован или задержан, из участка нет выхода без карты. Карты у меня не было, пришлось импровизировать, — я широко улыбнулся несмотря на то, что легкие и пищевод прилично саднило. — Ну что ты так смотришь на меня своими красивыми глазами?

Ливи покраснела и высвободила руку.

— Ой, ну идиот и есть, — сказала она, отвернулась и побежала к костру.

Я собрался последовать за ней, но старуха цепко ухватила меня за запястье тоже поднимаясь с колен.

— Ты останешься? Теперь останешься? — Настойчиво спросила она.

— Как Мэри Поппинс, - ответил я шутливо, — пока ветер не переменится.

— Не решил, значит, — её прищуренный взгляд был сердитым. — А раз не решил, не дури девке голову, а то в крысу превращу… — она осеклась, продумывая бессмысленность своей угрозы, — ну или во что получится. Понял?

Я не осмелился засмеяться и просто кивнул:

— Понял.

Изергиль несколько мгновений разглядывала моё лицо в поисках издёвки, но в итоге ничего не нашла и сдалась:

— Хорошо, что понял.

Она, наконец, отпустила мою руку и последовала к огню, путаясь в юбках.

— Не обижайся на неё, — Ститч уже стоял рядом. — Ты ей нравишься. Им обеим. И они не хотят, чтобы ты уходил.

— Как я могу им нравится? Они меня даже не знают, — ответил я, потирая запястье. — Ничего себе у неё хватка.

— Ты и сам себя не знаешь, — сказал вор. — И что с того? Пойдем. Буров грибы нашёл какие-то.

— Какие-то? — Уточнил я, предпочитая не озвучивать, что я сам себе и не нравлюсь особо.

— Ну тебе-то не всё равно какие? — Ститчер засмеялся.

***

Грибы оказались съедобными и даже вкусными и сначала все говорили о них. Такая себе отвлечённая тема, чтобы не переходить к главному во время еды. Но костёр почти потух. Одежда постепенно высохла. И мы сидели в кругу, глядя на догорающие угли. До рассвета оставались считанные часы.

— Итак, — произнёс Диро. — Давайте-ка обсудим эту ночь, пока она окончательно не канула в Лету. Кто начнёт?

— Давайте, я начну, — я вызвался мгновенно и все согласились. Я рассказал про то, как стоял в предбаннике полицейского участка, как изучил плакаты с человеком без лица, как меня вывернуло в сортире, где я обнаружил труп без головы. Как испачкался в слизи, как искал воду, чтобы смыть эту дрянь и нашёл вора. Как выдал себя за Уайта и как почти увёл «задержанного» из-под носа стражей порядка. Словом, всё-всё в мельчайших подробностях, стараясь не упустить ни одной детали. Единственное, что я опустил, это подробности нашей беседы со Ститчером. Во-первых, я не был уверен, что Диро понравится тот факт, что вор выложил все карты на стол, а во-вторых, мне хотелось оставить себе хоть какие-то козыри. Пусть старик думает, что крепко держит меня в кулаке своим покровительством. Судя же по тому, что Ститчер и сам промолчал на сей счёт, он думал также.

— А как тебе удалось продержаться так долго после того, как ты выпил слизь? — с неподдельным интересом спросила Ливи.

— За это спасибо Ститчу, — я кивнул на вора. — Он мне сказал в камере, чтобы я не злился, иначе слизь проникнет под кожу. А когда мы смеялись, слизь у меня на руке стала пузыриться. Ну, как сода, погашенная уксусом. И я подумал: отрицательные эмоции дают слизи преимущество, положительные — нейтрализуют её. Осушив бокал, я вспомнил один забавный эпизод. Он так пришёлся по ситуации, что стало немного легче. Правда одного эпизода оказалось недостаточно.

— Отлично! — Изергиль хлопнула в ладоши и переплела пальцы, будто в умилении, — всё-таки зелья — великая вещь. Простая химическая реакция, основанная на человеческих переживаниях. А ты — молодец, сам догадался, что слизь не любит радость. Правда важно, чтобы всё было по-настоящему. Если будешь просто стоять и говорить «ха-ха» над слизью, ничего не выйдет.

— Действительно, впечатлил, избранный, — Диро одобрительно кивнул. — А мост?

— Вообще-то мост тут не при чём, - ответил я. — Но там ты меня столкнул в реку, и я утонул. Я не мог говорить долго и подумал, ты поймешь, что мне нужно. Почему-то просто сказать «река», мне не пришло в голову. Кстати, — я усмехнулся Бурову, — ты обещал мне накануне меня не топить.

— Ну, прости, — Буров засмеялся, — не сдержал слово. Хотя технически, тебя топил вор.

— Ладно, про мост ясно, — тем временем не унимался Диро. — Но почему ты хотел именно в воду? Хотел побыстрее умереть?

— Вода тут не при чем, — сказал я, испытывая легкий триумф, от того, что Диро не догоняет, — дело в тумане. Я в последний момент подумал, что раз слизь, это — суть зла, а туман — наша, мне надо туда, где тумана больше всего. На реку. Я думал, что так быстрее воскресну, что ли.

— Однако, — Диро достал очередную сигарету, запалил её от углей, затянулся и передал по кругу. — Знаешь, я совсем не ожидал такого стремительного успеха. Это действительно необыкновенное везение. Признаться, встретив тебя впервые, я узнал в тебе избранного, но я понятия не имел, что ты так быстро родишься. Твоё искусство, твой талант заговаривать зубы, он впечатляющий. Я ждал чего угодно. Внезапных боевых качеств, способностей к заклинаниям, но это… Это в разы лучше. И ты так резко врос в эту шкуру.

— Признание всегда приятно, хотя я и не понимаю, о чём ты тут говоришь, — сказал я. — А уж, когда мы встретились на этом мосту, я был в совершеннейшем раздрае, так что мне до сих пор удивительно, что ты там что-то во мне узнал. Ладно, теперь я надеюсь получить ответы на некоторые свои вопросы.

— Погоди-ка, у меня есть еще вопрос, — подал голос Буров, — ты останешься с нами?

— Или как Мэрри Поппинс? — ехидно вставила старуха.

Я оглядел их задумчиво. За последние двое суток я уже не один раз собирался уходить, собирался оставаться, потом хотел даже бежать. И так могло бы продолжаться бесконечно. Правда была в том, что мне некуда и незачем было идти. Также правда была в том, что мне не хотелось оставаться там, где никто не говорит мне, что происходит. Но главная правда была в том, что сегодня я был лучше, чем, когда бы то ни было в своей жизни. Сегодня я был безрассудным, безумным, смелым до слабоумия. Сегодня ночью я был героем. И это чувство было опьяняющим, вызывало во мне какой-то азарт. Сегодня я играл и выигрывал. И я очень хотел еще.

— Я останусь, — произнес я, наконец. Сигарета дошла до меня, я затянулся и передал её дальше, выпуская дым, — я останусь, если вы все больше не будете уходить от ответов. Потому с людьми, которые ни во что меня не ставили, я уже жил. И это было унизительно. Да, я позволял с собой так обращаться и не буду этого отрицать. Но, думаю, я уже достаточно на дне, чтобы сохранить хотя бы остатки чувства собственного достоинства. Мы договорились?

Теперь все посмотрели на Диро. Он пожал плечами и сказал:

— Мы договорились.

Я облегченно выдохнул, потому что не ожидал, что его ответ будет таким простым.

— Тогда давайте начнем сначала. Кто такой мистер Уайт? Почему его лицо нельзя рисовать? И зачем ему труп без головы в туалете полицейского участка? – я выпалил первое, что пришло в голову, хотя список этими вопросами не то, что не ограничивался, а даже не начинался.

— Эй-эй, — Диро выставил вперед ладонь. — Это уже рассказов на две ночи. Так что тормози. Давай по порядку. Я уже говорил тебе про баланс черного и белого, не так ли?

— Так, — я кивнул и стал припоминать детали. — Мир поделён на клетки зла и добра. И с каждой стороны есть команда. Соблазнительница, ведьма, богач, вор, наблюдатель и избранный, — я посмотрел на каждого, а в себя ткнул пальцем. — Ты еще говорил, что зло нарушает баланс и тогда черной, так сказать, команде приходится его восстанавливать. Верно?

— Я и не думал, что ты запомнил, — Диро кивнул. — Но да, всё верно. Мистер Уайт — главный в команде белых, то есть в Федерации Зла.

— Как ты в нашей? — уточнил я. — То есть, в Федерации Добра.

— Как я в вашей, — согласился Диро. — Почти. Во-первых, потому что никакой Федерации Добра уже не существует. Мы её жалкие остатки, разбросанные по миру. А, во-вторых, кроме прочего, Уайт президент этого мира. Столицей которого является Диреликт, — он выпустил пару последних колечек дыма и бросил окурок в кострище.

— Погоди-погоди, а в какой я вообще стране? Лично у меня всегда было неплохо с географией, и в лучшие времена я объездил почти весь мир. — Я задумался. — Никакого Диреликта я не припоминаю.

— В твоём мире и нет никакого Диреликта, — сказал Буров. — Как и в моём.

— Как и в моём, — отозвался вор.

— И в наших с Изергиль тоже, — тихо пробормотала Ливи.

— Это наш мир, — резко вмешалась старуха, выделяя слово «это». – Это наш мир теперь. Потерявши голову, по волосам не плачут. Хватит ныть.

— Погодите-ка, — я потряс головой. — Тормозите-ка. Вы же не хотите сказать, что мы не на Земле?

— На Земле, — ответил Диро. — Но на другой её версии. И она не самая лучшая.

— Как, впрочем, и не самая худшая, — Буров тяжело дыша отстегнул протез, он явно натирал ему, да к тому же треснул в нескольких местах. — Те же люди, те же проблемы, та же философия. Те же правила Вселенной. Тебе бы с Могильщиком, конечно, поговорить.

— Сейчас у меня закипит мозг, — сознался я, уже жалея, что полез с расспросами. — Закипит и превратится в чёрную слизь.

— А я тебя предупреждал, что всё должно узнаваться постепенно, — Диро почесал бороду. — Вот теперь не жалуйся.

— Ладно, — я сдался. — Давайте подытожим хотя бы это. Я нахожусь в каком-то параллельном моему мире. Этот мир всё еще на Земле, но тут нет отдельных стран, так?

— Так, — Ститч кивнул. — Тут вообще нет стран. Всё здесь объединено под названием Мир, столица которого Диреликт.

— Хорошо, — я кивнул. — Президент Мира — мистер Уайт?

— Верно, — подтвердила старуха, — так и есть.

— То есть, я представился президентом Мира в полицейском участке и мне это сошло с рук? — я уставился на Диро.

— Теперь ты понимаешь, как мы поражены твоему таланту? — сказал Диро.

— Да какому таланту? — спросил я. — Заладил тоже.

— Ораторскому. Ты заговорил зубы троим представителям зла, — ответил старик. — Ты прирожденный оратор. Ты второй такой.

— А первый, конечно, ты? — я усмехнулся.

— А первый — мистер Уайт, — Диро склонил голову набок.

Мне стало не по себе. Как-то не очень приятно походить на главного злодея.

— Это хорошо или плохо? — спросил я.

— Это, конечно же, хорошо, — ответил Ститч, одобрительно глядя на меня, — не сомневайся, у нас в команде как раз этой суперсилы и не хватало.

— Не то, чтобы у нас в команде вообще были нормальные суперсилы, — вставила Ливи.

— Как это не горько признавать, — сконфуженно сказал Буров, — мы практически всегда в полном дерьме по сравнению с Федерацией Зла.

— Погодите-ка, — я совершенно потерялся в фактах, — а как же вы тогда спасаете Мир, удерживаете баланс.

Все как-то странно молчали и виновато смотрели на меня.

— Что? Я спросил что-то неудобное? — я не понимал.

— Ну, — сказал Диро. — В целом, у нас не было возможности спасти Мир. В основном зло трепыхалось по мелочам. То воду отравят, то крыс напустят на какую-нибудь деревню. В зависимости от их потребностей. С этим мы справляемся. Но мы ни разу не попадали в настоящую Игру.

— Тогда зачем вам избранный? — недоумевал я.

— Что-то грядёт, — закусив губу сказала Изергиль. — Что-то плохое. Похоже, Уайт хочет выбраться из Мира.

— Выбраться? — я повернулся к ведьме всем корпусом.

— Он хочет уничтожить Мир и перебраться в другой. Потом в другой, потом в другой. И так до тех пор, пока не уничтожит их все, — она потёрла лоб, всё больше выдавая нервозность.

— Ладно, — я поднял руки. — Во-первых, зачем ему это? Во-вторых, откуда вы знаете?

— Я — ведьма, — Изергиль, достала из-за пазухи карты Таро. — Пусть не лучшая на свете, но ведьма. Сам посмотри, — она протянула мне колоду. – Вот. Вытяни любую.

Я вытянул. И это оказалась «Смерть».

— Перетасуй, — старуха покивала. — Перемешай сам, как хочешь. И вытяни снова.

Я перетасовал колоду и вытянул карту. И это снова была «Смерть». Снова и снова я перемешивал карты, но вытащить мне удавалось только одну.

— Ладно, — я сдался и вернул колоду, — но ведь это не говорит всего, что вы рассказали. Это просто карта.

— Это тебе не говорит, - ответила Изергиль. — Ты видишь карту. А я слышу. Слышу, как она шепчет, что белый король хочет разорвать оболочки миров и сжечь их все.

— Но зачем? Зачем ему это?! — я аж повысил голос от непонимания. — Он уже хозяин этого Мира! Наверное, сказочно богатый, все ему подвластны, не считая вашей, то есть, нашей компашки. Что еще надо-то?

— Ты правда не понимаешь? — нетерпеливо вмешалась Ливи. — Чем бы ты занялся, если бы у тебя было много денег? Много власти? Да ведь у тебя и было, пусть и не совсем твоё. Если я не ошибаюсь.

— Было, — сказал я и попытался припомнить свои хобби, — и я много чем занимался. Ходил в театры, клубы, читал, путешествовал, готовил.

— А если бы тебе было больше тысячи лет? — спросил Буров. — Книги прочитаны, спектакли просмотрены, клубы уже не радуют, ты объездил весь мир.

— Господи, да откуда я знаю! Я бы нашел! — воскликнул я.

— А если бы не нашел? — настойчиво поинтересовался Диро. — Если бы не нашел?

— Мне было бы дико скучно, — я сдался, не зная другого ответа.

— Вот и ему дико скучно, — Ститч жевал какую-то очередную травинку. – Он ищет того же, чего и мы все — приключений.

— Увольте, я их не ищу, но мысль я понял, — ответил я. — Тирану скучно, и он хочет выйти на новый уровень. Ладно. Страшно другое. Вы в спасении Мира тоже новички?

— Выходит, что так, — согласился Диро, — но кое-что умеем и с тобой поделимся. Что ты там еще хотел знать? Ах, да, про портреты. Это как раз просто. Уайт не лучший правитель, знаешь ли. И он очень боится, что его такого прекрасного сглазят, проклянут, используя его изображение.

— А что, прямо в лицо его проклясть невозможно? — развеселился я.

— Может и возможно, — ответила Изергиль, — да кто же посмеет, а если и посмеет, то кто же успеет? Он силён и физически, и энергетически. Противостоять ему лицом к лицу довольно сложно.

Я кивнул. Это было логично. Одно дело в портрет плевать, другое дело в физиономию.

— А труп в туалете ему зачем? — мы наконец-то подошли к насущному вопросу, который волновал меня не меньше, чем остальные, а в какой-то мере даже больше.

— А пёс его знает. Он всегда там лежал, — фыркнул Буров. — Наверное фетиш какой-то или причуда.

— Ну, что еще спросишь? — Диро бросил в кострище камешек.

— Синий туман и черная слизь, это что вообще такое? — задал я следующий вопрос, надеясь на подробности.

— Стихии, которыми мы питаемся, — сказала старуха, разочаровав меня краткостью ответа. — Мы черпаем из них силы, они наша суть. Это если говорить просто.

Я вздохнул, желая опротестовать такое неразвернутое объяснение, но меня адски клонило в сон.

— Ладно. Пока что мне хватит информации. Я хочу выспаться, если это возможно.

— Да, без проблем, — Диро поднялся на ноги, — возвращаемся в Пристанище. Нам всем стоит отдохнуть. Поднимемся к ночи и пойдём к Механику. Пусть посмотрит, как повлияла на тебя слизь.

— И мой протез подлатает, — Буров пристёгивал деревянную ногу обратно, морщась и бормоча проклятья.

Все остальные тоже стали вставать с земли, отряхивая траву и пыль.

Вопрос о том, кто такой Механик, я решил отложить. Меня волновало столько всего, что впору было составить список. Что такое Игра? Есть ли правила? Кто такой Могильщик, упомянутый Буровым? И многое-многое другое. Однако, кое-что всё же не терпело отлагательств.

— Диро, ты обещал дать мне имя, — напомнил я наблюдателю.

— И дал. Как тебя зовут? — вопросом на вопрос отозвался Диро и я застыл. Я не помнил своего имени. Совсем не помнил.

— Я не знаю… Я не помню.

— Ерунда. Как тебя зовут? Как твоё настоящее имя? Ты знаешь.

Я нахмурился, силясь вспомнить и внезапно кое-что всплыло у меня в голове. Это было лет пять назад, мы с женой путешествовали в Индию и попали в Западную Бенгалию. Там на рынке я встретил одного старика, который хорошо знал английский, и мы разговорились. Я рассказывал ему не меньше баек, чем он мне. И он называл меня «буакта», что означало «оратор» в переводе с бенгальского. Он так и говорил ты — болтун, но буакта. Я никак не мог произнести правильно и повторял за ним «бакта». А он смеялся и поправлял. Из воспоминаний меня выдернул Диро, невольно заставив вздрогнуть.

— Эй, Бакта, — фыркнул он. — Ты такой болтун, а имя своё не можешь вспомнить.

Мы смотрели друг на друга в упор.

— Зови меня Бак, старик, — сказал я.