Часовщик

На Рисовой улице, неподалеку от старого завода, стояла одинокая пятиэтажка, чудом уцелевшая среди быстро растущих новостроек. Эта пятиэтажка почти пустовала: жильцов-то на весь дом — три старухи, коих на том свете с фонарями ищут. Нам, десятилетним сорванцам, впрочем, было все равно. Халабуда эта виделась нам потрясающим, таинственным местом, где можно было играть во все на свете: от пряток до пиратских баталий. Мы беспардонно лазили в пустующие квартиры, а местных старух сделали целью своих сказочных фантазий. То они представлялись нам вражескими шпионками, а то и вовсе ведьмами.

Но не только обитательницы этого дома привлекали наше внимание. Существовал еще один человек, мастерская которого находилась в подвале пятиэтажки. Это был Часовщик. Седой мужчина с абсолютно невзрачным лицом для нас мнился глубоким стариком, ибо его чудесным образом знала еще моя прабабка в юности, чего в принципе быть не могло. Но нами, мальчишками, этот факт принимался, как подлинный, и мы обходили Часовщика десятой дорогой, лишь сочиняя о нем всякие жуткие истории. Мы никогда не совались в его мастерскую и это было негласное табу для нашей компании. До одного случая.

Было это засушливым летом. В городе нас осталось четверо, я и еще трое моих одноклассников. В тот день мы забрались в одну из квартир пресловутой пятиэтажки, чтобы в прохладе скоротать время и поиграть в «дурачка» на желание. Игра была в самом разгаре, когда вдруг «Вовка-Рыжий» загадал мне принести что-нибудь из мастерской Часовщика. Я, конечно, мог отказаться, но дети меня поймут. Я был лидером нашей отважной шайки и выставить себя трусом было недопустимо.

Мы дождались темноты. Часовщик запер лавку и ушел. Мы проследили за ним пару кварталов и вернулись назад. Замок на двери был хлипким. Я сбил его кирпичом с пятого удара, открыл скрипучую ржавую дверь и храбро вошел.

Внутри было темно, но не было тихо. Сначала мне показалось, что кто-то цокает языком, потом, что кто-то хрипло дышит. И только с третьего раза я понял, что все эти звуки — это шаркающие шаги. Будто множество старух ходит туда-сюда во мраке безо всякой остановки. У меня тряслись колени, пока я нащупывал выключатель. Мне хотелось кричать и бежать, но позволить себе такую роскошь я не мог. Наконец, заветный рычажок оказался под моими дрожащими пальцами, раздался щелчок, вспыхнул свет, и я засмеялся с облегчением. Абсолютно везде кругом здесь были часы всех мастей и размеров. И все они шли. То, что я принял за шарканье, цоканье, шепот и прочее, оказалось просто тиканьем. «Тик-так», — веселился я, посмеиваясь и планируя рассказать ребятам какую-нибудь страшилку про это место. Попутно, я осматривался, брал в руки разные механизмы и инструменты часовщика. Внезапная мысль озарила меня, когда я крутил в руках маленькие шестеренки, которые мастер зачем-то завернул в платок. Я нагрыз изнутри губу до крови, наплевал эту кровь в платок, растер хорошенько и, забрав его вместе с содержимым, выбежал за дверь, забыв даже потушить свет.

Домой мы вернулись за полночь и мне здорово влетело от родителей, но я помню свои незабываемые ощущения. Я был героем. Меня переполнял восторг. Сколько же предположений строили мои перепуганные друзья, когда увидели окровавленный платок. Это было настоящим приключением. И, главное, мне поверили сразу и безоговорочно. Я едва смог уснуть, еще долго ворочаясь и фыркая над доверчивостью своих одноклассников.

Около трех ночи, я проснулся от того, что что-то капает. Кап-кап-кап. Я прислушался. Постепенно мне стало казаться, что это не капли. Что кто-то шмыгает носом или цокает языком. А потом я понял — это шарканье. Но, прежде, чем я испугался, до меня дошло, что всего лишь тикают часы. Я усмехнулся и снова стал засыпать. Как вдруг меня резко подбросило на постели. В моей комнате не могли тикать часы, потому что часы мои были новенькими, электронными. Я нащупал под подушкой фонарик и вытянул его, включая и пытаясь осветить как можно большую часть комнаты.

Сначала я не видел ничего особенного, а потом луч выхватил из темноты Его. Часовщик сидел за моим ученическим столом, на моем стуле, склонившись над теми самыми шестеренками, и разглядывал их через увеличительное стекло. При этом он покачивал ногой, задевая ножку стола, отчего и раздавалось шарканье. Попутно, он действительно щелкал языком. Тик — шарканье. Так — цоканье. Я замер в оцепенении, не в силах двинуться. А Часовщик повернул голову и уставился на меня, взгляд его был веселым, но мне не было радостно. Я молчал, когда он поднялся и подошел. Я молчал, когда он наклонился надо мной, шаря в кармане своей жилетки. Я закричал только тогда, когда он достал оттуда тонкий, как шило, инструмент и поднес его к моему глазу, вонзая в самый зрачок. Но я думаю, крика моего никто не слышал, потому что из самых недр моей глотки вырвалось только глухое тиканье.

Прошли годы. Высотки строятся. Мои друзья давно выросли и растворились во взрослом мире. А пятиэтажка на Рисовой улице так и стоит на том же самом месте. Старухи уже давно отправились на тот свет, но тут по-прежнему играют любопытные непослушные дети, а в подвале располагается часовая мастерская. Он приходит сюда, каждое утро и уходит каждый вечер. Посетители здесь редки, ведь люди все больше предпочитают электронные устройства. Здесь довольно скучно, друзья мои, так что будете проходить — не проходите мимо. Загляните к Часовщику и заодно бросьте взгляд на вторую полку слева. Вот он я в правом ряду в изысканном дубовом корпусе. Прислушайтесь. Слышите, как я рассказываю вам эту историю? Тик-так. Тик-так.