Все дороги куда-то ведут

Написано на заявку Локи: «бинокль, песок, дрожь»

Ни капли воды. Никакой влаги на губах даже после пронизывающих холодом ночей. До кости пронизывающих, до дрожи, которую не ведали ни люди, ни боги, ни герои. Ровно год он блуждал по бесконечной пустыне в поисках истины. Той истины, ради которой он бросил свою прежнюю жизнь. Там в этой самой жизни, у него была работа. Вряд ли он ее любил, но она занимала его дни и ночи. А теперь ни в чем не было смысла. Раньше он пересекал реку, а сейчас его сапоги утопали в песке. Костлявые пальцы сжимали странное изобретение, которым он приноровился пользоваться, хотя врожденный дар позволял отлично видеть и без чудного прибора. Да и что видеть? Миражи, к которым он устал пытаться приблизиться?

Веками, тысячелетиями, он исправно делал свое дело день за днем. Менялся мир, менялись клиенты, менялась цена. Но он всегда был собой. И всегда знал зачем он, кто он и где он. И никогда, никогда он не усомнился. Не сошел с пути. Кроме одного дня, год назад...

***

— Привет, — монета приземлилась прямо в лодку и, покрутившись, брякнула о дно, — это ты Харон?

Такой наглости лодочник не встречал уже давно. Наглости и слабоумия. Впрочем, в целом ему было все равно. Дорога здесь вела в один конец, прямиком через Стикс — его единственную любовь. И этим концом был не Рим, вопреки известному заблуждению.

— Я — Харон, это уж точно, — ответил он выдержав паузу, которую потратил на то, чтобы пнуть монету острым мыском влажного сапога и дать ей перепрыгнуть борт, булькнуться в воду и опуститься на дно. — Кто ты мне неинтересно. Лезь в лодку.

— Так мне никуда не надо, — собеседник выглядел странно и одновременно совершенно обычно. Длинный, худой, с короткими взлохмаченными волосами, он был одет в синие джинсы и свободный свитер неприятного коричневого цвета. Харон смотрел и не мог понять, какая деталь раздражает его в незнакомце больше всего. Разговор он продолжать не торопился, и гость позволил себе задать следующий вопрос. — В книгах пишут, что ты старик, обернутый в рубище, а ты прямо Ван Хельсинг. Что за путаница?

— Ван Хельсинг умер, — зачем-то сказал лодочник. — Одежда — следствие прогресса. Лезь в лодку или проваливай, — он демонстративно взялся за весло.

— Ну, да, ты-то у нас живой, — весело отозвался незнакомец и повторил, - мне никуда не надо. Но я заплатил и имею право на разговор.

— Я не живой, не мертвый, потому что бессмертный, — Харон нахмурился. Безликий собеседник был разноглазым (один глаз зеленый, другой — карий), а еще он не боялся. Запах страха пропитывал эту реку, она кормилась им, но этот не боялся и Харон чувствовал это, как ощущает свежий воздух человек, вышедший из прокуренного бара. — И я не торгую разговорами.

— Дел много? — незваный гость рассмеялся, запрокинув голову, и его резкий смех разнесся по гроту. Перевозчик поморщился. Он не любил смех. Никто не смеется после смерти. По крайней мере, никто из тех, кто переправляется через его прекрасную Стикс.

— Что тебе нужно, если не поездка? — спросил он, поддавшись на провокацию и каждой костью чуя, что станет жалеть. Глаза лодочника, впалые и сверкающие в полумраке, постепенно формировали тот самый взгляд, который выказывал нетерпение. Впечатляющее нетерпение.

— Понять, — незнакомец перестал смеяться, — что ты такое.

— Я — Харон, — отозвался перевозчик. — Мы это уже выяснили.

— Нет, — собеседник качнул головой, — это просто твое имя. Оно ничего не значит.

— Оно — значит, — Харон перебрался к носу лодки, поближе к гостю, он испытывал злость. Присущая ему вспыльчивость дала о себе знать. — Оно значит — яркий.

— И что яркого в том, что ты делаешь? — мужчина на берегу не отступил назад, но и не попытался приблизиться. Он сунул руки в карманы и чуть ссутулился.

— При чем здесь то, что я делаю? — Харон и сам не понимал, почему продолжает разговор, его хриплый голос становился все громче. — Я бог! Я перевожу души умерших! Я Харон!

С потолка грота посыпались камни. Но незнакомец не дрогнул, только пожал плечами.

— Я понял-понял, — насмешливо сказал он, — ты самый яркий бессмертный лодочник из всех ярких бессмертных лодочников, которых я встречал. Хотя я не могу сказать, что много их встречал. По правде говоря, ты — первый, — улыбки на губах нахала не было, но перевозчик мог поклясться Стиксом, что в глубине разноцветных глаз таился ненавистный смех. Незнакомец тем временем не затыкался. — Ты яркий, но торчишь в темноте. Ты бессмертный, но тратишь свою жизнь на бессмысленное пересечение реки туда и обратно. Ты даже золота с этого не имеешь, потому что бросаешь монеты в воду, а они уже даже и не серебряные. Да и будь у тебя деньги, куда бы ты их девал? Платил бы сам себе за перевозку?

Харон собирался прийти в ярость, но не вышло. Он буквально застыл с веслом в руке. Ему казалось, что он может возразить, но сказать было нечего.

— Я — бог, — вырвалось наконец из его уст. Это звучало паршиво и жалко.

— Боги так дерьмово не живут, — собеседник пнул один из упавших камней. — Ты полуфабрикат, который ничего не решает сам. Но у меня есть предложение.

— Предложение? — лодочник нахмурился. — Полуфабрикат?

— В полуфабрикат не вникай, — гость вытащил руку из кармана и протянул Харону. — А предложение простое. Я отправлю тебя туда, где нет ни капли воды. И там ты сам будешь решать, кто ты и зачем ты.

Перевозчик посмотрел на руку незнакомца. Рука как рука. Но он не спешил ее пожать. Он ни с кем не говорил прежде вот так. О себе.

— А взамен? — это была формальность, что бы ни попросил незнакомец, он просто не мог бросить эту реку и перевозку.

— Ну, взамен я хочу твою работу, — мужчина так и держал ладонь, открытой для рукопожатия. — Весло, лодку, реку.

— Но зачем? — Харон ощутил подвох. — Ты же ясно дал понять, что все это бессмысленно.

— Для тебя бессмысленно, — собеседник вздохнул. — А для меня: либо туда, — он мотнул головой в сторону противоположного берега, — либо твоя работа.

Перевозчик задумался. Это было вполне логичное объяснение.

— Ни капли воды? — спросил он, уже пожимая руку незнакомца.

— И ты все решаешь сам, — кивнул тот, сжимая ладонь Харона с невероятной силой.

***

Харон как сейчас помнил их теплое расставание. Гость дал ему странный предмет, который назвал биноклем, а потом огрел веслом по голове. Очнулся бывший лодочник здесь. Палящее солнце и ни капли воды. Год, проклятый год и ни одной живой или мертвой души. Ярость давно прошла, она была бессмысленна там, где ее никто не видел. Бинокль был неубиваем и пережил все приступы харонового отчаяния. Кроме прочего, он был полезен в случаях с видениями. Стоило посмотреть на мираж через окуляры и тот исчезал. Харон в очередной раз сел на песок и обреченно уставился вдаль. Стоило признать, что сделка была абсолютно честной. Незнакомец не обманул его ни в чем. И все проблемы бывший перевозчик создал себе сам, просто не уточнив подробностей сделки.

— Мошенник, — тем не менее сказал он в пространство и обернулся, потому что боковое зрение уловило очередной фантом.

Роскошное величественное животное медленно, но уверенно ступало по песку, глядя перед собой. Оно чем-то напоминало рыжую, немного всклоченную лошадь, но имело два странных нароста на спине, которые Харон вполне логично назвал горбами.

— Горбатая лошадь, — произнес он и поднес к глазам бинокль.

Увеличенное животное выглядело прекрасно. У него были восхитительные глаза и оно что-то сосредоточенно жевало. Через спину видения был перекинут коврик по бокам от которого свисали два кожаных мешка. Лодочник опустил бинокль, а потом снова поднял и снова опустил. Мираж не исчезал.

— Священные воды Стикса! — воскликнул Харон и вскочил на ноги, — Оно настоящее! Вот удача! — он побежал по песку навстречу горбатой лошади, несколько раз упал, но достиг цели. Незнакомая тварь, созерцавшая его путь с напускным равнодушием, не шарахнулась, а плавно опустилась на песок, позволяя исследовать содержимое мешков. Один оказался пуст, а во втором обнаружилось с десяток фиников и карта. Финики лодочник скормил «лошади», а карту принялся досконально изучать, устроившись в тени горба и привалившись к мягкой шкуре. Животное не возражало.

***

Едва нейтрализованного с помощью весла Харона унесли воды Стикса, Гил, а именно так звали незнакомца, заключившего сделку с Хароном, взялся за дело.

Первые сутки он нырял в темные воды, выуживая монеты со дна реки, чем вызывал ее негодование и волнение, однако, не остановился, пока не набил серебром два огромных чемодана. Души собирались на берегу и растерянно наблюдали за странным поведением того, кто должен был по их мнению перевозить их на другой берег.

— Река не работает, — пояснял Гил, в очередной раз выныривая и обнаруживая новеньких, — ремонт у нас. Стойте, ждите, или заходите позже.

Потом Гил пропал на неделю, предусмотрительно заколотив вход в грот и нацарапав на досках кощунственную надпись «Извините за временные неудобства». Река бурлила, негодовала, разбила о камни лодку и расколошматила весло.

По возвращении новый перевозчик поцокал языком, но разговаривать со Стикс на эту тему не стал. Вместо этого он расчистил место на берегу, сделал дорожку к ступенькам, ведущим наверх, соорудил небольшой причал, притащил новую добротную лодку и роскошное весло. На это Гил потратил еще около двух суток и только потом присел на берегу, опуская ноги, обутые в стоптанные кроссовки в недружелюбную воду. Река окатила его ледяной волной.

— Ой, ну ладно, ты думаешь, я тебя ограбил, обесчестил, лишил всего, — сказал мужчина, отплевываясь от какой-то донной тины, о происхождении которой он знать не хотел бы. — Но это не так.

Ответом ему послужила очередная волна, истеричная, как пощечина.

— Да, я понимаю, — Гил потряс головой, избавляясь от воды в ушах, — никто не любит перемен, но теперь у нас с тобой есть причал, новая лодка, отличное весло, а не та гниль. И посмотри, вот тут по стенам мы развесим свечи. Романтика. Я тебе рыб найду. Выносливых, красивых, светящихся. Что скажешь?

Стикс лениво плюнула в Гила брызгами и успокоилась.

— Вот и хорошо, — мокрый с ног до головы, он поднялся на ноги. — Я знал, что ты не только красива, но и умна. Только вот твое имя... Оно какое-то резкое, не поэтичное. Как они, вообще, посмели тебя так назвать. Стикс... Как будто кто-то зубочистку сломал. Ты знала, что оно переводится, как «чудовище»?

Грустный всплеск дал знать, что река знала и согласна с высказанным мнением.

— А как тебе имя — Ахерон? «Река скорби». Чувственно, красиво.

Мягкая волна окатила ступни нового лодочника, бережно смывая тину с кроссовок.

— Вот и прекрасно, — Гил усмехнулся и направился наверх по ступеням, убегающим к мягкому дневному свету, струящемуся из-под двери. Где-то далеко раздалась трель звонка, — Иду-иду, — крикнул мужчина, распахивая дверь и выходя из грота в уютное помещение, похожее на пустой магазин. Полки, стеллажи, вешалки, прилавок. Все здесь было новеньким и пахло сосной.

— Не уходите, мы уже открыты! Прачечная «У Гила» ждет вас! — мужчина перевернул табличку на стекле в состояние «открыто» и впустил первого посетителя. — Гил — это я.

— Это чистилище? — спросил тот, осматриваясь.

— Это лучше, — ответил Гил с улыбкой. — Монета с собой? Желаете чаю, пока мы вывернем на изнанку вашу душу?

— А Харон? — умерший выплюнул монету, — Разве не он перевозит?

— Харон перевозит, — Гил ловко надел латексную перчатку и поймал оплату на лету. — Конечно же перевозит. Ну, или будет перевозить. Так что насчет чашки ароматного чая? — разноцветные глаза сверкнули в полумраке.

***

— Монета с собой? — Харон сидел на перевернутом ящике и не спешил подниматься на ноги, изучая собеседника мрачным и свирепым взглядом. Так же таращилась на туриста огромная, вальяжно лежащая рядом верблюдица.

— Что-то вы не больно дружелюбны, — сказал парень, протягивая жетон перевозчику.

Тот взял жетон и бросил в мешок прикрепленный к кожаному ремню на бедре животного.

— Садись на лошадь или проваливай, — отрезал он.

— Вообще-то, — турист поправил очки, — это верблюд.

— Стикс, детка, он назвал тебя верблюдом, — Харон поднялся. Верблюдица тоже. Она жевала свою «жвачку» все активнее, — А ну вали отсюда! Папаша твой — верблюд!

— Я же заплатил деньги... — начал было турист, но плевок, который пришелся тому прямо в лицо, прервал любые возражения и плюнул не Харон.

Когда парень, ругаясь и угрожая, скрылся из виду, торговец финиками, сидевший неподалеку, отсмеялся и сказал перевозчику:

— Тебя однажды прибьют за этот фокус, Харон.

— Я — яркий и бессмертный, — отозвался Харон и похлопал Стикс по крупу. — Пусть попробуют.