Правда

Мне кажется, я провела с ним не десятки интервью, а десятки лет. И за все эти годы мне так и не удалось повзрослеть, а он становился все мудрее и мудрее, но определенно не старше. Он смотрел на этот мир всегда спокойно, иногда слегка снисходительно, но непременно с любовью и сарказмом.

— Ирм, а как вы относитесь к коллегам: писателям, журналистам, поэтам и прочим труженикам вашего профиля? — как-то зачитала я один из заранее заготовленных вопросов.

— Я — сказочник, рассказчик. Писатели придумывают свои миры, журналисты высказывают свою точку зрения, поэты выворачивают свою душу. Я сказочник, — он посмотрел на меня внимательно, пытаясь разгадать, поняла ли я его.

Я поняла. Мы обсуждали эту сторону и природу его творчества так часто, что я просто знала, что он имеет в виду.

— Вы просто рассказываете то, что было, — я кивнула. — Но вас называют писателем.

— Пусть, ведь так проще, — он усмехнулся. — Как-то раз один журналист (назовем его Н.) спросил меня, как я — циничный, резкий и порой нелюдимый, притягиваю больше слушателей, чем он — жизнерадостный и готовый дружить со всеми.

— И что вы ответили? — я никогда не могла угадать.

— Я сказал, что нас обоих читают. И что мы оба пишем правду. Однако моя правда дает читателям надежду. А его — просто правда, — Ирм закурил, но потом смял сигарету.

— А он? — я нетерпеливо разглядывала его профиль. Он любил делать паузы, а я с трудом их переносила.

— А он так ничего и не понял, — он пожал плечами и раскрыл ладонь. Смятой сигареты в ней не было.