Эпилог

ОПУБЛИКОВАНО БЕЗ РЕДАКЦИИ

Книга о бабушке (пра) Мане подошла к концу. Я поделилась с вами десятком самых забавных и знаковых историй, описывающих характер и суть этой легендарной женщины. Конечно же, образ моей прабабушки не ограничивается страницами этого сборника. И мне хочется добавить еще несколько коротких фрагментов, чтобы вложить в этот пазл недостающие кусочки. Итак. Маня.

Маня родилась двадцать девятого февраля, но её год рождения до сих пор остается тайной. Это мог быть и 1900-й, и 1904-й, и 1908-й. Паспорт у неё, разумеется, был и там конечно же был указан год рождения. Но, во-первых, лично мне его никогда не показывали. А, во-вторых, после Второй мировой войны была невероятная путаница с документами. Маня потеряла паспорт и, судя по всему, при получении нового, несколько преуменьшила свой возраст. Откуда я это знаю? Ну, в основном потому, что временные рамки в её рассказах о детстве часто не совпадали. Например, однажды, расслабленно расположившись в шезлонге на веранде, она проговорилась, что в революцию семнадцатого года ей было аккурат семнадцать лет. И она как-то слишком гордилась этим совпадением, чтобы оно оказалось ложным. Однако, когда я обратила внимание, что в таком случае она старше, чем говорит, Маня тут же перестала меня слышать, сто раз переспросила, что я там пищу, пожаловалась на слух и виртуозно сменила тему.

Трюк со слухом вообще был её любимой фишкой. Если какая-либо беседа сворачивала не туда, куда бы ей хотелось, Маня моментально переставала слышать вообще что-либо и говорила что-то вроде: «не могу разобрать» или «пищишь, как комарик, ничего не слышу». Справедливости ради, я должна признать, что слух её с годами становился всё хуже и даже телевизор она смотрела в наушниках. Однако всё было не настолько плохо, как бабушка пыталась продемонстрировать в выгодные ей моменты.

А, вот видела с годами она действительно всё хуже и хуже. Катаракта прогрессировала и это сильно отражалось в её открытках и садовых дневниках: по почерку было отлично видно, как ей всё тяжелее и тяжелее писать что-то осмысленное. Однако поздравительные открытки от неё я получала до самых последних дней, даже, когда она жила в получасе от моего места работы.

Еще одним способом сменить тему разговора, который использовала Маня, было внезапное декламирование стихов, или распевание песен. Когда диалог достигал критической на её взгляд точки, она вдруг спрашивала: «А тебе нравится Омар Хайям?» И не дожидаясь ответа собеседника, Маня принималась читать стихи. Омар Хайам выбран мною совершенно рандомно и может быть заменен кем угодно. Маня знала невероятное количество стихов, рассказов и песен. Мне доводилось слышать от неё даже Уильяма Блейка и Роберта Бернса. Причем тогда я даже не знала, что цитируемые произведения принадлежат их перу.

Была у Мани и личная история с Владимиром Высоцким. Нет-нет, никакой романтики. Просто фильм «Опасные гастроли» снимали в Одессе. И именно из бабушкиного окна на улице Гоголя должен был выпрыгивать главный герой в исполнении Высоцкого в одной из сцен. Так что Мане довелось накормить живую легенду обедом и, конечно, она любила об этом рассказывать.

Я, кстати, почему-то совсем не помню, насколько хорошо готовила Маня. Зато я отлично помню розовое варенье, которое она варила каждый год. Это было самое вкусное варенье из роз, какое мне когда-либо доводилось пробовать. На даче росло несколько огромных кустов шиповника. Как только они покрывались распустившимися цветами, бабушка вооружалась пакетами и собирала лепестки. Она варила сразу несколько банок, на каждую приклеивала белый кусочек пластыря, писала дату приготовления и имя того, кому предназначалась банка. Я всегда получала свою банку с надписью: «Машеньке».

К сожалению, оригинального бабушкиного рецепта не сохранилось. Маня помнила его наизусть, а остальные родственники, включая меня, не догадались вовремя записать его. У нас не было необходимости варить варенье из лепестков роз, потому что у каждого были эти именные банки. Когда же бабушка отправилась в свой внеземной путь, оказалось, что секретный рецепт она забрала с собой. И никто уже никогда не смог повторить его.

Бабушка (пра) Маня казалась нам чем-то таким же вечным, как море, например. Кроме того, она была невероятно везучей и всегда выходила сухой из самой мокрой воды. Это было настолько неоспоримым фактом, что, когда она просто поскользнулась на мокром кухонном полу, упала и сломала шейку бедра, это стало чем-то сюрреалистичным. И, когда, нам сказали, что она больше никогда не сможет ходить, потому что её возраст слишком велик для удачного сращивания кости и операции, никто не поверил. Потому что невозможно поверить в то, что человек, который пережил невероятное количество рискованных и опасных ситуаций, может вот так глупо проиграть. Но Маня так и не встала. И для нее это было самым страшным, что только могло с ней случится. Она чувствовала себя, как птица, которой отрезали крыло и за неделю до того, как покинула нашу планету, сообщила мне об этом. Помню, она сжала мою руку и сказала:

— Не могу больше, нет в этом никакого резона. Я устала, девочка.

Мне бесконечно жаль, что я больше не услышу её песен, стихов и баек. Но моя вера позволяет мне знать, что где-то там в одной из далёких галактик бабушка (пра) Маня собирает лепестки космического шиповника, цитирует Омара Хайма, Блейка и Бернса и доводит до белого каления местного инопланетного врача. И так будет всегда. Потому что Маня, она же вечная. Как море, например.