Курить запрещено

Утро ворвалось в распахнутые окна пением как минимум двадцати разных птиц. Услада для ушей.

Старик открыл глаза, втянул носом воздух, поморщился и снова закрыл глаза. Пахло никотином. Его слегка замутило. Не от запаха, а от раздражения. Он их просил. Неоднократно просил, но его не слушали. Кто же станет слушать старика, которому лет сто на вид, и который едва передвигает ноги, чтобы подойти к окну.

Разве спустится он вниз, преодолев два с половиной лестничных пролёта, чтобы поговорить с ними серьёзно? Разве сможет подняться еще три в их, кондиционированный и одновременно удушливый от смрада сплетен, офис, чтобы пообщаться с их начальством? Разве станут рассматривать его жалобу в местном муниципалитете? Разумеется, нет. Нет. И... нет.

Старик вздохнул, медленно сел, преодолевая головокружение, потер виски и натужно закашлялся. Потом спустил худые ноги с кровати, втиснул припухшие от жары и подагры ступни в домашние, видавшие виды шлепанцы и поднялся. Сгорбленно, шаг за шагом он преодолел пространство от кровати до подоконника, бережно подвинул засохшее деревце в грязном горшке, уперся ладонями в нагретую утренним солнцем каменную плиту и высунулся наружу, подслеповато щурясь.

Девушка-блондинка в длинном платье и брюнет неопределенного возраста стояли внизу. Дым от их сигарет устремлялся вверх, прицельным змием просачиваясь в квартиру старика.

Старик поморщился и закашлялся. Они подняли головы.

— Я же вас просил неоднократно, — сказал старик, как будто продолжая бесконечную дискуссию. — Два метра, всего два метра вперед, и эта дрянь будет убивать только ваши лёгкие. Не мои. Не мои шторы. Не моё дерево, не мой дом.

— Папаша, уймитесь, — мужчина отмахнулся, — в вашем возрасте как-то неприлично беспокоиться о лёгких и шторах.

Девушка звонко засмеялась.

— Будьте человеком, — сказала она, — здесь же столик и скамейка. Можно поставить чашку, пепельницу.

— Эту скамейку и этот столик соорудил я, — гневно произнес старик, — чтобы люди могли пить чай.

— Вот и спасибо, — девушка подняла чашку и продемонстрировала её старику, — видите, у меня здесь чай. Саусеп. Не пакетированный, между прочим. Этот аромат вам не мешает.

На этот раз засмеялся мужчина.

— Я приму меры, — устало произнес старик, — это общественное место. Вы курите, вы роняете пепел мимо своих пепельниц, вы...

— Место — общественное. А, мы — представители современного общества, папаша, — перебил его мужчина. — Тогда как вы совсем скоро станете прошлым. Улавливаете? Это наше место. И количество выкуренных мной сигарет на это не повлияет. И не важно, отойду я на два метра, или нет. А пепел... Пепел развеет ветер.

— Но вы не отойдете, — утвердительно кивнул старик. — Понимаю. Но, надеюсь, и вы понимаете, что курение опасно.

— Черт, — скривилась девушка, — только не это, только не лекция. Сейчас он заговорит о том, что курящая женщина это не комильфо.

— Нет, — сказал старик, — пол и сам факт курения не имеют значения. Важен только контекст.

Мужчина посмотрел на свою коллегу, легонько потряс рукой у виска, и они оба демонстративно отвернулись.

Старик поджал губы, выпрямился, глянул на безоблачное, ослепляюще яркое синее небо и сказал то ли самому себе, то ли увядшему стручку в горшке:

— Славная будет гроза. Как в былые времена.

Снизу раздался язвительный женский смешок.

Старик выставил деревце наружу от фрамуги, отошел от окна и тяжело опустился в кресло. Он прикрыл веки. Казалось, все силы этого человека ушли на бессмысленный разговор.

— Я предупреждал, - сказал он тихо и добавил, — пусть гром грянет.

Птицы умолкли, словно кто-то резко выключил звук нажатием кнопки на пульте. Небо потемнело так стремительно, будто все облака в мире сгрудились над старым двором. Гром взорвал пространство и две стремительных острых молнии ударили сверху, вонзаясь в бугристый асфальт, подобно копьям обезумевших дикарей. Криков не было. Слишком быстро всё произошло. Внезапно поднявшийся ветер заглушил неприятный треск, закружил вихрем, развеял пепел и тут ливануло, как из ведра. Старик задремал под барабанную дробь тяжелых капель, мерно раскачиваясь в старой качалке.

Спустя десять минут дождь стих, небо просветлело, будто и не произошло ничего из ряда вон. С еще большими стараниями, чем с утра, завели свои трели птицы. На деревце появился крошечный скромный зеленый побег. Старик открыл глаза, втянул носом воздух. Пахло свежестью, едва уловимо озоном и больше ничем.

Он предупреждал.